Душонка еще больше почернела, теперь уже и на выдохах, и в словах чувствуется, как горчит. Никогда она мне не нравилась, слышу же как трещит по швам деланное миролюбие, да сделать ничего не могу, пустотно. Куда только запал пропал, где растерялись попытки? Не тянет больше из ямы карабкаться, полюбилась она, а на поверхности шумно, ярко, ветренно. Бес ногу сломит ковыряться в этой грязи - он и сломил, а потому сидеть мне теперь в одиночестве. Зато бирюзовый приглянулся, у чорта глаза таким отливали, пришлось наматывать дьявольский цвет на торчащий палец.
Смотрят в ответ сырые камни, шепчут, а рты у них дырявые, еще и гнилью несет. Яма она всегда где-то рядом с каждым. И у каждого ведь своя, тут не угадаешь. Хочется припомнить те несколько слов, что парой минут прежде так удачно прошибли голову, да не идут. Закончилась драгоценность моя, теперь ничто не спасает от ужаса Вселенского, поджидающего за ближайшим углом. Впрочем, долго этой панацеи и вовсе не было, чему уж тут горевать. В конце концов...
Душит меня это чувство. Послевкусие как от водки, терпкого крепкого спирта. Неделя прошла, восьмой день шел по счету. Я сижу, а бес все сверху смотрит, сочувствует, гад. Осталось только дождаться вторника.