Я уйду январём. Сухим и холодным.
А сейчас зелень почками облепляет кусты.
Не могу продохнуть, пока рядом голодным,
Пряча сердце, в ознобе елозишь ты.
Этот голод не бедность. Он большего счастья.
Зародился во мне чувством нарывающей пустоты.
Знаю. Невозможно согреться, видя, что уже не заживают запястья
Правой части души, сбегающей в мир иной от измучившей тошноты.
Фразой вечной ты рвано ободран.
«Кто уходит, тот без спроса ведёт за собой».
И в упор он пытливо не смотрит,
За спиной не сажает густой частокол.
Он ведь знает, что бросишься вслед.
Отрицать будешь, жить дальше станешь.
И прозреешь в конце: «Я был слеп», —
Потому что уже догоняешь.
Ты давно ощутил — породнён с этим чувством.
Путь конечен, но жутка возможность его воссоздать.
И во снах ты не спишь, бредишь шёпотом смутным,
Вертишь образ прощания, кой не можешь понять.
Руку тянешь к лицу, а за ним — ничего.
Студит пальцы, и видятся даже ночами
Небольшие овалы, сидящие так глубоко,
Что не верится, будто с их места когда-то смотрели глазами.
Он тебя пожалеет. Обернётся впотьмах,
Улыбаясь поверхностью выгнивших губ.
Заскребется под рёбрами липкий страх —
У теней не бывает человечьих скорлуп.
Его голос чарующ, приятен до дрожи,
Сколько звуков вокруг, и запомнить нельзя.
Все мотивы разговорных мелодий схожи,
Но почему ты в них слышишь меня?
Я ушел январём. Сухим и холодным.
И прошло много зим. За спиною слышна беготня.
Обернулся впотьмах, гадая, кто был настолько голодным,
Чтобы вечность спустя ещё помнить меня.